Когда нерестится кета на Камчатке: сроки нерестового хода
Дата размещения: 01.04.2021
Кета — второй по численности после горбуши вид тихоокеанских лососёвых. На Камчатке обитает в тех же местах, в которых водятся остальные виды рыб, называемых «красными». В морских водах ареал распространения тянется от берегов Северного ледовитого океана до южных окраин Японии и Кореи. Когда кета на Камчатке готовится воспроизводить потомство, её поведение при подготовке к нересту характеризуется некоторыми особенностями.
Когда нерестится кета на Камчатке
Кета — второй по численности после горбуши вид тихоокеанских лососёвых. На Камчатке обитает в тех же местах, в которых водятся остальные виды рыб, называемых «красными». В морских водах ареал распространения тянется от берегов Северного ледовитого океана до южных окраин Японии и Кореи. Когда кета на Камчатке готовится воспроизводить потомство, её поведение при подготовке к нересту характеризуется некоторыми особенностями.
Характеристики вида
Название рыбы произошло от якутского «кэтэ» — так именовали кету с древних времён северные народы. Ударение на последний слог появилось не столь давно. Раньше жители тихоокеанского бассейна эту рыбу называли именно «кЕта». От горбуши она отличается более крупной чешуёй и размерами. Самки и самцы не имеют ярко выраженных различий в массе тела и его очертаниях. Возле хвостового плавника кеты нет тёмных пятнышек, как у чавычи, горбуши и кижуча.
Средний размер половозрелой особи — 65-85 сантиметров, вес 2-5 килограммов. Наиболее крупная рыба водится у берегов Аляски, где нередко можно увидеть экземпляры метровой длины и весом полтора десятка килограммов. По некоторым сведениям, в Канаде была выловлена рыба, длина которой достигала 120 сантиметров, а вес приближался к 20 килограммам. В реки Камчатки нереститься заходят некрупные особи длиной от 50 до 80 сантиметров.
Кета образует две формы — летнюю и осеннюю. Летняя рыба гораздо мельче и слабее осенней, мечет икру в меньшем количестве и растёт медленнее.
Летняя идёт нереститься раньше: ход начинается в середине лета и тянется до сентября. Осенние особи приходят воспроизводить потомство следом за летними. На полуострове Камчатка они нерестятся с июля по октябрь. Нерест более поздней формы в реках Западной Камчатки и Амурской области наблюдается в течение всего осеннего периода.
Летняя идёт нереститься раньше: ход начинается в середине лета и тянется до сентября. Осенние особи приходят воспроизводить потомство следом за летними. На полуострове Камчатка они нерестятся с июля по октябрь. Нерест более поздней формы в реках Западной Камчатки и Амурской области наблюдается в течение всего осеннего периода.Среда обитания
В океанах в зимнее время рыба растёт и нагуливает массу. Наибольшее количество кеты стандартно насчитывается вблизи Алеутских островов, куда уходят на зимовку дальневосточные особи. Возвращаясь с зимовки, они мигрируют от Алеутских островов к юго-восточным берегам полуострова Камчатка. Также их немало в акватории Курильских островов.
Чем южнее расположена река, в которую рыба возвращается для воспроизводства, тем позже она приплывает к этому месту из северных вод. Дальше всего на зимовку уходит осенняя кета, которая возвращается к родным берегам только к сентябрю. Рыба, нерест которой происходит в одних и тех же реках с горбушей, в океаническом пространстве уходит на более дальние расстояния.
Большое поголовье кеты связано с тем, что нерестится она примерно на 4-м году жизни. Одновременно в океане может присутствовать рыба разных поколений, что не только увеличивает общее количество, но и благоприятно сказывается на выживаемости вида. Питаются особи ракообразными и другими мелкими обитателями морей, перемещаясь по тихоокеанской акватории вслед за мигрирующими моллюсками.
Нерест кеты
Как все тихоокеанские лососи, идущая на нерест рыба Камчатки меняет внешний облик, приобретая в реке характерные оттенки брачного наряда. Кету можно сразу отличить по красно-фиолетовым линиям на теле. Иногда особи уже подходят к реке с признаками брачного наряда — на их теле выделяются розоватые поперечные полосы. Так часто происходит у летней рыбы, которая нерестится по течению реки ниже осенней. Некоторые стада американской кеты, которые мечут икру в крупныхреках, проплывают несколько тысяч километров, прежде чем добираются до места. В этом случае брачный наряд появляется у рыб уже только в реке.
При входе в речные воды серебристая окраска чешуи меняется на желтоватую, чернея по мере подхода к нерестилищу. Туловище становится более плоским, на нём отчётливо выделяются багровые полосы. Брюшко рыбы светлеет, а в челюсти самцов вырастают настолько длинные зубы, что рот их не закрывается. В большинстве своём на нерест кета идёт в возрасте 4-6 лет, хотя в стадах попадаются и трёхлетки, а также рыба, достигшая возраста 7-10 лет.
В отличие от горбуши, подавляющее большинство особей идёт нереститься к местам своего рождения, придерживаясь ярко выраженного «хоминга» — возвращения к родным нерестилищам. Учёные объясняют это обонятельной памятью взрослых особей. Рыбы по донному запаху различают тот путь, по которому они мальками когда-то скатывались из рек в морские воды.
Места нереста находятся на широких, глубоководных участках рек полуострова Камчатка. Температура воды в реках не превышает 12 градусов. Горбуша нерестится в более тёплой воде, поэтому ход её начинается раньше.
Как и представители остальных популяций, самцы и самки в процессе хода не питаются, добираясь до нерестилищ истощенными. Они разбиваются на группы, самку могут сопровождать один или несколько самцов. В период нереста самка в течение нескольких дней откладывает икру в выкопанные ею гнёзда в местах с мелкопесчаным дном. Самцы поочерёдно поливают икринки молоками, оплодотворяя их. За это время самка может отложить до 4 тысяч икринок. Примерно четверть их не попадает в гнёзда и уносится течением, отправляясь на корм рыбам. Некоторая часть икринок остаётся неоплодотворённой. После того, как самка заканчивает нереститься, она забрасывает это место грунтом. В отличие от горбуши, отнерестившаяся самка не погибает сразу, а способна охранять кладку в течение одной-двух недель.
Икра кеты достаточно крупная и в среднем составляет в диаметре 7-9 миллиметров. Спустя 3-4 месяца после нереста из икринок выходят личинки. В течение ближайших трёх месяцев они питаются микроэлементами эмбрионального желточного мешка.
Весной мальки покидают место своего рождения и скатываются по течению реки в море. Скат у этой рыбы длительный, она дольше остальных лососей нагуливает вес в реках, быстро увеличиваясь в размерах. Если река небольшая, то примерно к июню мальки оказываются в береговой акватории, а в крупных реках скат продолжается в течение всех летних месяцев. В море молодые особи питаются зоопланктоном. Живут в прибрежных заводях и бухтах чаще всего до следующей осени, и к первому ходу на дальнюю зимовку достигают возраста полутора лет.
Промысел камчатской кеты
Вылов рыбы на полуострове Камчатка производится, когда она только заходит в пресноводные реки, не успев поменять окрас и израсходовать жировые запасы. В период хода на нерест сильно трансформируются цвет и структура рыбьего мяса. Оно становится рыхловатым и меняет свою окраску с ярко-красной на бледно-розовую. Такая рыба в пищу уже не годится и идёт на корм животным. Кета хорошо ловится ставными и закидными неводами и сетями.
Также она при определённой наживке хорошо клюёт на любительское снаряжение — удочки и блесну. При производственном промысле вблизи мест добычи строятся рыбоперерабатывающие заводы. Неконтролируемая добыча и браконьерство, которое в течение многих лет процветало на Дальнем Востоке, значительно сократили популяцию кеты. Сегодня её любительский отлов ограничен и лицензируется государством.
{WIDGET}
Все туры на Камчатку
Все организаторы одобрены
Ростуризмом
Имеют свидетельство о включении в единый федеральный реестр Ростуризма
* Не относится к частным гидам в каталоге «Авторские туры»
Роман с рыбой — Год Литературы
Владивостокский журналист Василий Авченко вошел — или, можно сказать, въехал — в поле зрения русских читателей публицистической книгой «Правый руль» — неожиданно и энергично манифестировавшей не столько право ездить на машинах, позаимствованных с японских стоянок б/у, сколько право на собственную идентичность.«Рассказы о воде и камнях» не столь публицистичны, сколь лиричны: автор добивается эффекта этой самой прозрачной воды, журчащей между твердых камней — то гладких, то шероховатых. И ни о каком «глобусе Владивостока» речь в ней больше не идет. «Новый краевед», Василий Авченко ясно дает понять: его родина — край, но, безусловно, край большой страны.
Этот же подход ярко проявился в двух последующих книгах. Одна из них носила красноречивое (и ироничное) название «Глобус Владивостока», а другая чуть более завуалированное — «Владивосток 3000», и была написана в соавторстве с самым знаменитым из ныне здравствующих владивостокцев — Ильей Лагутенко.Василий Авченко. Кристалл в прозрачной оправе: рассказы о воде и камнях
М: АСТ, «Редакция Елены Шубиной», 2015.
МАРИКУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ
— Мне вот интересно, почему у него рыба на груди.
— Это карп, — сказал я. — Символ мужества. Или богатства, не помню.
— А драконы?
— Драконы — символ чего угодно.
Драконов где хочешь рисуй, не прогадаешь.
Вадим Смоленский. «Записки гайдзина»
Рыба билась у ног, как сердце от невысказанных, вскипающих слов. Александр Фадеев. «Разгром»
В эпоху глобализма мы контрабандой, беспошлинно (хотя — как сказать…) импортируем всё больше чужих слов. Раньше в большей степени обходились своими — разные там тюркские или угро-финские не в счёт, они тоже свои. Смешение кровей, говорят, улучшает жизнестойкость. Сама способность вбирать в себя чужие корни и ассимилировать их, приручать, русифицировать — это здорово. Но всё-таки как до дрожи приятно бывает приласкать старые слова, всмотреться в них, пытаясь разглядеть потускневший, но явный первосмысл.
Почистить, как старые медные монеты, медали, пряжки или блёсны, снять чёрную ржавчинку. И тогда открываются очевидные, но переставшие восприниматься, стёртые частым бездумным употреблением смыслы. Слова интересны не менее, чем понятия, ими обозначаемые.
Добравшись до начала слов, докопавшись до культурных слоёв, расположенных куда ниже русского языка, донырнув до праязыков, от которых произошло великое множество современных, мы можем попытаться понять, что первые люди — общие предки нашего и других народов — думали о мире, окружавшем их. Слова — не только условные сочетания звуков (сами звуки — не более чем колебание воздуха; вне наших ушей существует только колебание воздуха — и ничего больше, невесомый летучий ветерок). Слова — мини-произведения, философские эссе, хотя сегодня их глубинные значения утрачиваются, более-менее сохраняясь разве что в иероглифических системахписьма, в которых функциональная условность ещё не победила непосредственную, живую образность. Язык — сейф, от которого потеряны ключи и в котором лежит то, о чём сами носители языка давно позабыли. Никто из русских не помнит, как когда-то по-русски звался медведь, ведь «ведающий мёдом», равно как и «потапыч», «топтыгин», «мишка» — всё это маскирующие псевдонимы, использовавшиеся «от греха».
В России распространены фамилии Карасёв, Ершов, Щукин, но не Корюшко, не Минтаев, не Селёдкин, не Камбалевич (был только Скумбриевич, Василий Авченко да и тот выдуман Ильфипетровым). Настоящими, нефальшивыми кажутся те фамилии, которые образованы от корней и понятий, издавна бывших для русских знакомыми, близкими.
Реки Сибири обогатили наш язык новыми словами. Дальше — больше: на юге Дальнего Востока обнаружились такие рыбы, которые никогда не обрусеют. Они, коренные обитатели здешних мест, остаются экзотикой даже для меня, тоже считающего себя аборигеном. Как касатка-скрипаль, опровергающая выражение «молчать как рыба», или её увеличенная молчаливая версия под названием «плеть», или ауха — «китайский окунь», или змееголов, которого местные жители — потомки украинцев и белорусов, переехавшие от хат к фанзам, — зовут, снижая пафос, просто угрём. Сельдь, камбала, треска, терпуг — слова тяжёлые даже для перекатывания на языке, крепкие, как толстый деревянный брус, скупые на «красивые» цветные легкомысленные буквосочетания. Серые, свинцовые, отсылающие к суровому промыслу, — мокрые сети, шторма, холодная смертельно опасная вода, в которой не купаются, но у которой просят еды для жизни. Напротив, слова «уклейка» или «гольян» отражают необязательный, праздный характер вылавливания соответствующих рыбок.
Тут уже не скажешь «добыча» или «промысел» — так, баловство (отсюда же — снасть «самодур»).
А вот — экзотическая южная лемонема, или телапия, или макрурус… Южные названия отличаются от северных тем же, чем тюльпаны отличаются от картофельной ботвы. Вычурны и разнообразны по задействованным сочетаниям звуков названия лососёвых: сима, кета (у Арсеньева — «кэта», у Чехова — «кета, или кита»; это слово, получается, в начале ХХ века ещё не обкаталось в языке, как морская галька), кижуч, нерка, нельма, чавыча…
В «осетре» слышатся элитарность, благородство, хотя, казалось бы, фонетически слово близко к той же «треске». Стерлядь — будто гибрид, нарочно сконструированный из ругательных слов, хотя всё вместе звучит вроде бы пристойно. Севрюга объединяет в себе север и юг; хорошо бы найти востоко-западную рыбу и сделать её тотемом России.
«Ястык» (тончайший прозрачный мешочек, в котором рыба-женщина хранит икру) и «тузлук» — это уже что-то монголо-татарское, как «ярлык», «башибузук»… «Теша» — так и хочется прочитать на магазинном ценнике «тёща нерки».
Странное выражение «с бухты-барахты»: от «барахтаться в бухте»? Водоросль — какое чудесное слово: поросль-заросль-недоросль. Могли бы мы сейчас изобрести такое? А «уху», безвкусно переводимую на английский как fish soup? Интересно сравнить наши названия с английскими. Рак по-английски — crawfish, рак-рыба.
Натяжка круче, чем русская «рыба-кит» — за что так обозвали рака? Только потому, что водится в воде? Впрочем, английское fish, кажется, шире русской «рыбы»: вот и медузу англичане зовут jellyfish, «рыба-желе» (а ирландцы — «тюленьими соплями»). «Сом» по-русски звучит как звукоподражание глотательному движению, и эта рыба действительно обладает выдающимися поглотительными талантами. По-английски — catfish, рыба-кот. Видимо, потому, что сом усат. Хотя широченная улыбающаяся сомовья пасть вызывает ассоциации и с улыбкой чеширского кота. Не удивлюсь, если скоро мы станем заменять русские рыбные названия иноземными. Кажется, вот-вот и sputnik-«спатник», последний (не считая kalashnikov’a) лингвистический свидетель нашего недавнего величия, мы заменим на «сателлит», а «космонавта» — на «астронавта», хотя «космонавт» куда лучше.
Помня Фёдорова и Циолковского, мы летали не к звёздам (куда, строго говоря, и американские астронавты не летали), а — в космос.
Любуюсь старым русским словом «промысел». Оно родственно скучной «промышленности», в которой, выходит, тоже припрятан «божий промысел». Пусть рыбу «промышляет» (звучит скорее как «предполагает», чем как «добывает») человек.
Но всё равно: не «добыча», а — «промысел». Мы замышляем, думаем, действуем, но дальше — уже как
получится, как бог даст и промыслит. Слова «промысел» и «старатель» сконструированы словно для того, чтобы не сглазить, не спугнуть удачу, которая здесь, безусловно, нужна. (На Чукотке есть бухта и посёлок с чудесным названием «Провидения».) В «добыче» места для удачи уже не оставлено, добыча подразумевает прозаическую плановую работу. Промысел рыбы — не плановое животноводство; пусть в последнее вкладывается не меньше труда, но в промысле есть судьба, надежда, страх. Рыба — дар, и в этом смысле даже название советского магазина «Дары моря» сакрально.
«Дар» — не в том смысле, что рыба достаётся нам даром (какой уж тут дар), а в том, что затраченные тружениками моря усилия ещё не гарантируют результата. Горняки произносят слово «доTбыча» с ударением на первый слог. Такое ударение в русском языке не очень принято, но горнякам можно: в данном случае это уже не безграмотность, а профессиональный жаргонизм. Точно так же морякам позволительно говорить «компаTс» с ударением на второй слог. Учёные-рыбоведы произносят «лоTсось» с ударением на первый слог, подчёркивая своё отличие от обывателя, которого лосось интересует только как еда.
Нерест — вот ещё одно старое красивое слово. Пушкин застолбил целый ряд ключевых для словесности тем. Не забыв сочинить и сказку о рыбаке и рыбке, из которой потом что только не вырастало. Но ещё, наверное, до Пушкина всё это было — «молчит как рыба», «бьется как рыба об лёд»… Для меня это не метафоры, но реальный опыт окружающей жизни, я каждый раз представляю себе конкретную рыбу на конкретном льду.
А нашего выражения «на рыбьем меху» нанайцы и нивхи никогда бы не поняли — они шили себе одежду из рыбьей кожи: повседневную — из лососей, праздничную — из сазана, щуки, ленка.
Или вот: «На безрыбье и рак рыба». Тут чувствуется консервативное презрение старых русских ко всему необычному, ко всему, что не рыба — от крабов до ламинарии. Ладно кальмары с кукумариями, но чем речные раки не угодили? Сергей Аксаков был умнее: «Хотя рак ни рыба ни мясо, но лучше и того и другого. Пословица “на безрыбье и рак рыба” на этот раз несправедлива».
* * *
О нашей дальневосточной рыбе — речной и морской — написано мало. Есть образы карася и окуня в мировой литературе, но нет образа корюшки, или камбалы, или наваги. Это объяснимо (на Дальнем Востоке слишком мало писателей, как и вообще людей на квадратный километр земли и воды), но несправедливо.
Есть классик рыболовной литературы Леонид Сабанеев — автор труда «Рыбы России. Жизнь и ловля (уженье) наших пресноводных рыб» (1875). Писал он, естественно, о другой рыбалке, западной, максимум — до Урала. О «голавлях», «колюшках», «плотве» — мне уже сами эти названия кажутся чужими, нерусскими, хотя я понимаю узость собственных представлений.
Есть Сергей Аксаков и его «Записки об уженье рыбы» середины XIX века с названиями глав вроде «Происхождение удочки» или «Об уменье удить», со снайперскими определениями: «лесою называется нитка, одним концом привязанная к удилищу, а другим к крючку». Немало интересного он писал и о названиях известных ему рыб: «…Имя его <пескаря> происходит явно от того, что он всегда лежит на песчаном дне. Хотя обыкновенно говорят пискарь, а не пескарь, но это единственно потому, что первое легче для произношения. Впрочем, многие уверены, что эта рыбка должна называться пискарём, потому что, будучи сжата в руках человека, издаёт звук, похожий на писк» (у Салтыкова-Щедрина, как мы помним, был именно «пискарь»). «Русский народ любит ерша; его именем, как прилагательным, называет он всякого невзрачного, задорного человека, который сердится, топорщится, ершится». По поводу плотвы Аксаков предполагал: «Очевидно, получила своё имя оттого, что она плоска. В некоторых губерниях ее называют сорога, или сорожняк; происхождение этого названия объяснить не умею».
О лине писал: «Хотя можно имя его произвесть от глагола льнуть, потому что линь, покрытый липкою слизью, льнёт к рукам, но я решительно полагаю, что названье линя происходит от глагола линять: ибо пойманный линь… сейчас полиняет и по всему его телу пойдут большие тёмные пятна». О форели: «Простой народ и не знает слова форель; он называет эту прелестную рыбу: пестряк, а в собирательном: пеструшка». И т. д. Но это всё — не наша рыба, не наша песня. Вот и приходится построчно и пословно вылавливать нашу рыбу у Арсеньева и Фадеева, у Шаламова и Куваева, добывать эти редкие словесные жемчужины — впрочем, жемчуг и должен быть редким, чтобы не обесцениться. То приморский партизан Фадеев бросит вскользь: «…В ту весну по Уссури то и дело сплывали книзу безвестные трупы, и от них сомы жирели, как никогда». То Пришвин в своих заметках о Приморье напишет о черепахах озера Ханка: «Глаза у неё жёлтые, злющие, и вся кусачая черепаха, с вытянутой шеей, когда смотришь на неё, кажется в отдалённом родстве со змеёй, вроде как бы змеиной тёщей».
То сибиряк и охотник Михаил Тарковский вспомнит свою встречу с Виктором Астафьевым *, который посоветовал ему написать о тугуне: «…Не только городские, а и на Енисее то не все “эту рыбку” знают»… То канадец Фарли Моуэт ** упомянет в «Сибиряках» удивительную рыбу chir. Приамурец Владимир Илюшин писал о «бешеном сазаньем нересте», «пудовом дураке толстолобе», залетевшем в резиновую лодку, «изумрудном чуде аухи». Об амурских осетрах и калугах, которых деды-старожилы избегали называть по имени — всё больше «она» да «её» (напоминает уважение к хозяевам тайги — медведю и тигру). «Уже к дням моей юности такая рыба, как калуга (белуга), осётр, стерлядь вывелись на Ханке и Уссури», — писал Фадеев, комментируя Пржевальского ***, ходившего приморскими тропами ещё до Арсеньева. Долго живший на Кунашире, основательно прокуриленный туляк Кузнецов-Тулянин как никто описал ход горбуши; приметы кунаширских рыбаков — «океану никогда не верь, он двулик, но ругать его не смей, и думать нехорошее о нём не смей»; океан, который «так и будет доиться, пока доишь, черпаешь, вытаскиваешь из него нутро его, живое, драгоценное, серебристое».
В романе Виктора Ремизова об охотских рыбаках герои второго плана — рыбы: «Гольцы тоже были лососями и тоже в брачном наряде, но, отметав икру, не погибали, а скатывались к морю… Они боялись даже там, где это не имело смысла: какая-нибудь некрупная самочка кижуча, защищая гнездо, смело бросалась на голодную стаю
гольцов, и те разлетались в стороны. Это были две разные философии жизни. Одни жили и спасались по мелочи, другие жертвовали собой, и это делало их сильными». Дальневосточник Сергей Кучеренко писал книги о рыбах Амура. Из книги «Рыбы у себя дома» мы узнаём, что в Амуре, как и в Японском море, бок о бок с северными хариусом, гольцом, сигом и налимом живут самые настоящие южане — тропические змееголов и касатка, амуры, толстолобы… «Его краснохвостое величество» — так Кучеренко называл тайменя.
Наши великие реки — это что-то совершенно чудовищное, прекрасное и непонятное. Самые большие русские реки — Обь, Енисей, Лена, Амур. Я замираю у повешенной на стену старой карты СССР и медитирую, разглядывая эти гигантские артерии (точно так же медитирую и на борту самолёта, если позволяет облачность).
Даже куда меньшие Колыма, Индигирка, Яна, Оленёк куда мощнее многих «великих европейских рек». Наши реки меньше пропиарены, чем Дунай, Сена, Волга или Темза — и, может, к лучшему. Им этого не надо. Пусть они остаются неразгаданными, неосквернёнными «цивилизованным человеком», сакральными, далёкими, фантастическими, даже как бы и не совсем реальными. Амур получил большую рекламу (или антирекламу) из-за великого потопа 2013 года. Дракон (китайцы зовут Амур рекой Чёрного Дракона) шевельнулся, как лавкрафтовский Ктулху, и едва не смыл уверенные доселе в своей незыблемости города — Благовещенск, Хабаровск, Комсомольск- и Николаевск-на-Амуре. Может, ещё смоет. Мы плохо знаем Амур, потому что живём на его берегах всего лишь полтораста лет.
* * * * * *
Почему именно рыба — символ христианства? Что с того, что были рыбаки-апостолы или что рыба с хлебами фигурировали в Библии — там много чего фигурировало, но даже хлеб насущный таким символом не стал, а рыба — стала.
Греческое слово «рыба» — «ихтис» — одновременно сокращение от «Иисус Христос». Вода связана с крещением и избавлением от грехов. Только ли потому, что «чистота» означает незагрязнённость и тела, и души? «Омывается» — очень характерное слово, хотя мы часто не замечаем посланий, которые несут корни слов. Вода не просто контактирует с сушей, но именно — омывает. Вода понимается как нечто не только чистое, но и чистящее, тогда как земля, суша — как нечто грязное и греховное. Может быть — оттого, что именно на суше живут люди.
Рыбы всю жизнь находятся в воде. Они постоянно внутри этой очищающей, растворяющей всё лишнее субстанции, они вечно чисты. Недаром самый полезный спорт — это плавание. Ещё и потому, что для человека это прорыв в другую среду. Как в небо. Из всех военных именно моряки и лётчики окружены восторженным обожанием.
Возможно, ближе всех подошёл к пониманию океана Лем в «Солярисе», предложив рассматривать воду не только как альтернативную среду жизни, но и как носителя интеллекта, творческое и организующее начало.
Может быть, только в фантастическом ключе и можно изобразить океан. Он, вероятно, обладает неким сверхкачеством, которое мы не в силах понять, видя только частности и не умея связать их в целое. Мозг, например, можно употреблять в пищу, но он гораздо сложнее, чем примитивная белковая еда, и способен выполнять труднейшие задачи. Так же и океан — вовсе не только глобальная солёная уха. Лем увидел в океане сознание. Жидкий мозг-интернет, гидросфера, слившаяся с ноосферой. Иногда я чётко понимаю, что океан жив и разумен, хотя и непостижим для меня, а иногда это ощущение меня покидает, и тогда становится одиноко и тоскливо.
* * *
Берег-оберег, побережье самим русским языком противопоставлены «пучине», которая по сути — та же бездна, пропасть (от глагола «пропасть», означающего одновременно «исчезнуть» и «погибнуть»). Пучина — пропасть, заполненная водой. «Берегись!» — то есть держись ближе к берегу, к спасительной суше. Слово «мористее» открытым текстом говорит: дальше в море — ближе к смерти.
Берег бережёт, море умерщвляет — вот понятия старого русского человека. С точки зрения языка «береговой» и «бережной-бережный» равноценны. Море, по одной из теорий, — одного корня со смертью, с мором. Отсюда же — мартирологи, мортиры, морги и прочие memento mori. Кикимора, murder, Мордор, «Убийство на улице Морг», доктор Моро, профессор Мориарти — писатели знали, какие фамилии давать наиболее зловещим персонажам. Морок, мрачный, мороз, мерзавец-отморозок, меркнуть, натюрморт, кошмарное марево, «мокрое дело». «Моряк», «мертвец», «мрак» и «заморыш» — хоть и дальние, но родственники, происходящие из одного корня. Даже в нерусском «океане» слышится нечто «окаянное».
Во Владивостоке есть Морское кладбище, где лежат матросы с «Варяга», интервенты, капитан Арсеньев и капитан Щетинина. «Морское кладбище» — звучит избыточно мрачно: «Мёртвое кладбище», «кладбище умерших».
Земля и море — «оберег» и «смерть». Страшная неизвестность моря — и спасительная твёрдая суша. На суше было никак не меньше смертельных опасностей, но неизвестности и бесконечности моря страшились сильнее.
Страх высоты или глубины — это ужас перед не свойственными человеку ситуациями и состояниями. (Интересно, что страх высоты был у меня всегда, а вот страха глубины почему-то не было никогда.) В традиционном русском мире море несло страх и смерть, связывалось с глубиной, холодом и темнотой. Даже в «Приморье» слышится — «приморить», «заморить». Говорят, и Америка происходит от того же корня, только с отрицающей приставкой «а» — «земля бессмертных людей». Море — это смерть, говорит нам язык, но море — это жизнь, говорит нам здравый смысл. «До последней капли моря», — поёт владивосточник Лагутенко, отождествляя море с кровью, символом самой жизни. Он знает, о чём говорит, он с детства впитал понимание моря, недоступное людям «с материка». Значит ли это, что между смертью и жизнью можно поставить знак равенства, или не стоит противопоставлять эти понятия, разрывать нечто цельное на два полюса? Если саму жизнь, животворящий океан жизни, называют смертью, значит, смерть — это тоже жизнь, её конец и новое начало.
Сложно примирять внутри себя жизнь со смертью, но море помогает мне это делать. Смерть и жизнь — одно, и это одно похоже на море — лучший образ из возможных. Ведь море с точки зрения человека — бездонность и бесконечность, пусть из космоса земное море и выглядит лужицей или каплей, обнимающей песчинку планеты.
* Виктор Петрович Астафьев (1924—2001) — писатель, сибиряк, автор книг «Последний поклон», «Царь-рыба», «Печальный детектив», «Прокляты и убиты» и других.
** Фарли МакГилл Моуэт (1921—2014) — канадский прозаик, биолог, защитник природы.
*** Николай Михайлович Пржевальский (1839—1888) — путешественник, натуралист, исследователь Центральной Азии и Дальнего Востока.
Как произносится лосось | Smoothtalk
Мы можем сегментировать написанное слово следующим образом:
sal-mon
IPA для этого слова:
ˈsæmən
Давайте посмотрим на каждый слог в
.
sæ
Первый звук в этом слоге — глухой альвеолярный фрикативный звук.
Вы можете сделать это, подняв язык возле альвеолярного отростка, но не касаясь его, вдыхая воздух через это пространство и следя за тем, чтобы ваши голосовые связки не вибрировали.
Первый звук в этом слоге . Это почти открытый неокругленный гласный переднего ряда. Язык должен быть поднят относительно высоко во рту, а тело языка должно быть смещено к передней части рта. Губы при произнесении этого звука не должны быть округлены. Этот звук относительно необычен для тех, для кого американский английский не является родным.
В этом слоге основное ударение. Он длиннее, громче и имеет повышающуюся высоту тона.
mən
Первый звук в этом слоге . Это звонкий двугубный носовой звук, производимый вибрацией голосовых связок и остановкой воздушного потока путем сжимания губ при одновременном направлении воздуха через нос.
Второй звук в этом слоге 
Третий звук в этом слоге . Это звонкий альвеолярный носовой звук, производимый вибрацией голосовых связок и остановкой воздушного потока путем прикосновения кончика языка к альвеолярному отростку при одновременном направлении воздуха через нос.
Этот слог безударный. Он короче, тише и имеет более низкий тон. Кроме того, он содержит гласную шва, которая встречается только в безударных слогах.
Хотя
пишется с буквой «l», в английском языке эта буква обычно не произносится. Когда
вошло в английский язык, оно произошло от французского слова saumon , которое не произносится со звуком
. Однако французское слово лосось происходит от латинского слова 9.0037 Салмо . Когда это слово вошло во французский язык, оно в конечном итоге потеряло свой звук
в результате процесса, называемого вокализацией, когда согласная, например l, становится гласной или полугласной.
В старофранцузском языке звук l менялся на звук u в определенных позициях, что и произошло в слове
до того, как оно появилось в английском языке. Слово для
в среднеанглийском языке было saumon , что свидетельствует о том, что буква «l» не произносилась. Однако позже произошла реформа правописания. После реформы правописания многие слова, имевшие латинские корни, были написаны таким образом, который отражал их латинское происхождение.0003
было добавлено обратно в написание слова
, хотя звук
был утерян столетия назад.
Исключением является фамилия
, которая обычно произносится со звуком
. Эта фамилия имеет другое происхождение и происходит от имени Саломон, которое происходит от еврейского имени Шелемо.
Слово
произносится с двумя слогами. Первый слог
. имеет наибольшее ударение, а второй слог безударный. Кроме того, хотя
. пишется с буквой «л», слово не произносится со звуком
, за исключением случаев, когда вы произносите фамилию
вместо обозначения рыбы или цвета, который называется
.
10 слов о еде, которые трудно произносить на английском языке
— Сегодняшний урок очень вкусный.
Причина в том, что я собираюсь
научить вас правильно произносить 10 сложных слов о еде.
Это скоро.
Итак, все мы любим поесть.
67″ data-dur=»2.6″> Ну, по крайней мере, я надеюсь, что все мы,и поэтому я подумал, что будет полезно поговорить о еде
.
И конкретно, я собираюсь говорить
о 10 словах, 10 словах о еде,
, которые трудно произносить.
Теперь они могут быть трудными, потому что
того, как они пишутся, или того, как
ударение слога,
и что мы собираемся сделать, это я собираюсь
сказать вам слово и повторить
это снова, и снова, и снова,
, чтобы вы могли услышать правильное произношение.
61″ data-dur=»2.2″> Я скажу вам, сколько слогов в слове,и какой из них ударный.
Кроме того, я дам вам фонетическое написание
, чтобы вы могли увидеть, как на самом деле пишется произношение.
И я просто дам вам немного информации
о еде в целом, в основном мое мнение,
просто для оживления.
Итак, начнем.
Первое слово — кабачок.
Кабачки.
В этом слове три слога,
, и ударение падает на второй слог,
, на «kee», и вот где это сбивает людей с толку,
337″> из-за написания.У этого C-C-H-I просто звук «ки».
Кабачки.
Кабачки.
Ты мог бы сказать это со мной, Кабачок.
Теперь я из тех, кому действительно не нужно
беспокоиться о произношении
этого слова, потому что я не люблю кабачки.
Я действительно не ем кабачки.
Я никогда не прошу кабачки.
Я никогда не разговариваю с людьми о кабачках,
кроме как сейчас.
Но теперь вы знаете, как сказать это
, если вы когда-нибудь захотите об этом попросить.
Кабачки.
— Что это, черт возьми, такое?
— Моя запеканка из кабачков.
— Кабачок!?
— Итак, цуккини, он оставляет неприятный привкус
у меня во рту прямо сейчас, так что давайте
просто перейдем к следующему слову, а именно к лососю.
Это очень популярное рыбное слово.
В нем два слога, ударение
на первом слоге.
Лосось.
Второй слог имеет звук шва.
Безударный слог, лосось.
И причина, по которой это слово
5″ data-dur=»3.3″> часто произносится неправильно, заключается в том, что l.Это безмолвный л, так что можешь забыть об этом.
Избавьтесь от него, когда произносите слово
, и вы просто попросите лосося.
Что бы вы хотели на ужин?
Я бы хотел немного лосося.
Если вам нравится лосось, просто дайте мне знать.
Дайте мне знать в комментариях.
Следующее слово отличное, просто
, потому что я думаю, что оно просто очень вкусное,
очень вкусное, потому что это масло,
сахар, молоко, сваренные вместе, чтобы получить карамель.
И произношение, оно может быть спорным, немного.
У этого слова есть несколько вариантов произношения.
Я думаю, что все они приемлемы,
хотя я уверен, что некоторые люди сказали бы:
«Нет, нет, нет.
«Есть только один способ сказать это.»
Но я расскажу вам все три способа сказать «карамель»
Во-первых, вы должны знать, что в слове три слога,
и ударение падает на первый слог
Второй слог будет иметь звук шва,
и этот последний слог, где
вы можете услышать другое произношение.
Люди могут сказать карамель,
, а «мухл» — это третий слог,
, или вы можете услышать, как люди говорят карамель и «мел».
Итак, это разница между «муль» и «мел».
Карамель, карамель.
И они очень похожи, и я думаю
если вы просто разговариваете
и вы говорите одно из этих,
никто не будет об этом думать.
Но другое произношение, то есть
, я думаю, становится более популярным
в Северной Америке, только в Северной Америке
делает его двухсложным словом,
73″ data-dur=»2.08″>, и опускает второй слог,и опуская этот звук шва.
И люди просто сказали бы карамель.
Я говорю карамель, хотя я думаю, что многие
другие англоязычные сказали бы карамель или карамель.
Итак, теперь вы знаете, как произносится
все эти различные варианты слова карамель.
Или карамель.
Или карамель (смеется).
Вам решать.
— Карамель.
— Это хорошо, это карамель.
— Я люблю карамельные яблоки.
— Карамель нельзя есть.
— Попробуйте карамель, она вкусная.
— Ох.
— Далее лебеда.
Теперь вы, вероятно, смотрите на это слово,
, и на то, как оно пишется, и думаете:
какого черта?
Причина в том, что это
, а не слово из США или Великобритании,
или Канады, Австралии, Южной Африки,
или других англоязычных стран.
Киноа — это высокорослая культура, которую можно
в основном найти в Перу, Боливии или Чили.
Но в слове действительно два слога.
Ударение падает на первый слог.
Киноа.
Теперь вы можете услышать, как произносится
с тремя слогами, киноа, и в этом случае
ударение будет на втором слоге.
Киноа, и этот последний слог будет
просто шва, «ух».
Киноа или лебеда.
Опять же, у меня нет проблем с
этим словом, потому что я никогда не использую его,
, хотя лебеда, я слышал, она очень полезна.
Я не так часто его ем.
Но если вам нравится киноа,
36″ data-dur=»2.41″> теперь вы знаете, как это произносится.Итак, давайте перейдем к следующему слову, а именно к напитку.
Мы немного изменим ситуацию.
Мы собираемся бросить туда напиток,
и этот напиток — дайкири.
Дайкири состоит из трех слогов,
, и ударение падает на первый слог.
Дайкири.
Это слово может сбивать с толку, потому что
это Q-U-I может сбить людей с толку.
Он принимает звук k, так что у вас есть дайкири.
Во втором слоге тоже есть шва.
Дайкири.
513″ data-dur=»2.787″> А этот напиток представляет собой коктейль из рома,лимона или лайма и сахара.
Обычно также подается с некоторыми фруктами.
Забавный факт.
Коктейль дайкири был изобретен
американским горным инженером
, который получил название от пляжа на Кубе,
, а затем он представил напиток
в Нью-Йорке, а оттуда, остальное уже история.
Если вам нравятся фруктовые коктейли,
тогда вы можете попробовать дайкири.
Я не большой любитель дайкири.
Мне кажется, они слишком сладкие.
— Вы не пробовали мой дайкири.
— Как сказать банановый дайкири?
— Банановый дайкири.
— Еще одна порция дайкири.
— Следующее слово одно из моих любимых, гуакамоле.
Это пюре из авокадо с лимонным или лаймовым соком,
и его можно положить на хлеб.
Вы можете использовать его как соус.
Просто замечательно.
Я люблю гуакамоле.
И в нем четыре слога,
и ударение падает на третий слог.
Теперь я говорю это, как многие американцы говорят гуакамоле.
Это испанское слово, и в испанском языке
правильным произношением будет гуакамоле.
Гуакамоле.
Так что просто знайте, что правильным произношением будет
гуакамоле, хотя, если вы путешествуете
в США, вы можете услышать много
англоговорящих людей, говорящих гуакамоле.
— О, гуакамоле!
— Я думал, что это гуакамоле (насмешливо).
Раньше я любил гуакамоле
Теперь я не люблю гуакамоле
— Боже мой!
Много гуакамоле.
— Далее у нас есть сыр, сыр из Италии.
Пармезан.
В нем три слога и ударение,
вы можете услышать его на первом слоге, Пармезан,
или вы можете услышать его на третьем слоге,
и люди скажут Пармезан.
Я подчеркиваю, я пытаюсь думать, Пармезан.
Я думаю, что в конце концов ударение приходится на первый слог.
Одна из причин, по которой это слово может сбивать с толку, заключается в том, что
состоит в том, что в слове s есть звук z.
Пармезан.
Пармезан.
903″ data-dur=»1.757″> Я хочу немного сыра пармезан.Я вырос на юго-востоке США,
, и там можно услышать, как люди говорят «пармезан».
Я не знаю, откуда он взялся, но просто к вашему сведению.
Если вы там, вы можете услышать, как люди говорят:
«Да, я хочу немного пармезана».
Но я бы посоветовал вам просто сказать «Пармезан».
Сыр пармезан.
— Хочешь немного сыра пармезан?
— Тоже из великого штата Висконсин, выдержанный пармезан.
— Далее артишок.
В этой еде три слога,
05″>, ударение падает на первый слог.Артишок.
Это овощ, распространенный, я думаю, в Средиземноморье.
Некоторые любят артишоки.
Я не большой любитель артишоков.
Слово звучит так же, как пишется.
Единственное, что я хотел бы сказать вам
об этом слове, это то, что когда вы произносите
it по-английски, это r, это не сильное r, оно очень мягкое.
Артишок.
В некоторых случаях может показаться, что люди вообще отказываются от
r, но я думаю, вы немного это услышите.
833″> Артишок.— Я даже не знаю, что это такое.
— Артишок?
— Знай, что ты тайно любишь артишоки.
— Опять же, еще одна еда, о произношении которой у меня нет
беспокойства.
Артишоки.
Теперь, когда я думаю об этом, все
слов, которые мне не нужно
произносить, являются овощами.
Это нехорошо.
Далее идет слово корица, которое является пряностью,
вкусная пряность.
У этой специи три слога,
88″>, ударение падает на первый слог.Корица.
Обратите внимание, что у c будет звук s,
и за ним следует шва.
Корица.
Корица, это здорово.
Я люблю булочки с корицей.
Очень вкусно.
Если вы никогда их не пробовали, попросите
булочек с корицей.
Это не овощ, не здоровая пища, но полезная.
— Корица отходит на второй план перед бабкой.
(смеется)
Люди любят корицу.
Должен быть на столах в ресторанах
65″ data-dur=»1.04″> вместе с солью и перцем.— И наше последнее слово.
Лучшее я оставил напоследок, потому что
это моя любимая еда в списке,
и это филе-миньон.
Эта еда на самом деле состоит из двух слов,
, и в каждом слове ударение падает на второй слог.
Филе-миньон.
Теперь вы можете задаться вопросом о
, почему это произносится именно так, из-за написания?
Ну, это французское слово.
Филе-миньон.
Это стейк.
Вкусно.
56″ data-dur=»2.513″> Сочный, сочный, пикантный.О, я бы очень хотел, чтобы
прямо сейчас съел филе-миньон.
— Я думал, что делаю филе-миньон.
— В честь того, что Пейдж дома,
Я приготовила твой любимый ужин, филе-миньон.
— То, что вы не можете есть филе-миньон, не означает,
, что вы должны довольствоваться фаст-фудом.
— Теперь, когда вы знаете, как правильно произносить эти слова о еде
, я хочу услышать от вас.
Так что в комментариях пишите мне.
Расскажите, какая ваша любимая еда?
